Институционализм: вторичность нового мифа?
? (Возможности и пределы институциональной экономики)
В.В. Вольчик, кандидат экономических наук, доцент, кафедра экономической теории, Ростовский государственный университет
Настоящая статья является, во-первых, своего рода ответом на критику институционального направления экономического анализа, которая набирает силу вслед за широким увлечением идеями институционализма в российской академической среде. Во-вторых, описанием существенных особенностей познавательных инструментов институциональной экономики. В третьих, попыткой обозначить возможности и пределы современной институциональной экономики как исследовательской парадигмы.
ВОЛНА увлечения идеями институционализма в российской экономической среде постепенно переходит в фазу отката. Все большее число экономистов критически относится к возможностям институционального (вернее, в большинстве случаев, — неоинституционального) анализа адекватно ответить на вопросы, которые возникают перед отечественными исследователями. С другой стороны, идеи институционализма утонули в неумелых попытках скрестить его с «традиционной российской политической экономией». Такой симбиоз проявляется чаще всего в заимствовании фразеологии институционализма — без какого-либо теоретического переосмысления синтезируемых сторон, без реального применения моделей и теоретического аппарата институциональной экономической теории.
I
При написании статьи не ставилась цель дать обзор современных течений институционализма: от «старого» или «оригинального» (OIE) до неоинститу-ционализма и новой институциональной экономики (NIE). Не вдаваясь в методологические различия между ветвями институционализма, автор хотел бы осмыслить возможности институционального подхода к экономике. Самым плодотворным приемом для выполнения этой задачи нам представляется полемика с критиками. И начнем ее с критики центрального положения помещенной выше статьи О.Ю. Мамедова, в которой автор отмечает: «Институционалисты же считают, что экономический рост зависит от качества, структурированности и информативности экономических (и общественных) институтов. Отсюда делается вывод, что вместо опротивевшей всем односторонности и каузальности политико-экономического подхода — радующая безбрежность и невнятность многофакторного анализа. К названным факторам можно было бы добавить еще пару десятков, и еще пару, и возразить-то было бы нечего, ибо — если встал на путь безбрежности, то чем безбрежнее, тем лучше. Но соответствует ли институциональный подход объективной природе экономики — вот основной методологический вопрос, вот основной методологический упрек, адресуемый институционалистам, опровержением которого они заняты с момента своего появления».
Безусловно — чем больше факторов учитывается в модели, тем она ближе к действительности, но и, соответственно, сложнее. Упрек институционализму за излишнюю «многофакторность» справедлив, но модели институциональной экономики нужно воспринимать как компромисс — между экономикой «классной доски», представленной в неоклассике, и всеохватывающими описаниями экономических историков. Хотя, если внимательно прочесть современные российские научные экономические журналы, то большинство статей будет отнесено все-таки к новейшей экономической истории.
Далее в критикуемой статье отмечается: «Известно, что в настоящее время, несмотря на всю модность институцио-нализма, в экономической теории все-таки по-прежнему доминирует концепция общего экономического равновесия. В рамках этой концепции экономика рассматривается как бесконечная комбинация различных соотношений совокупного спроса и совокупного предложения. Однако, по мнению институционалистов, в сфере экономики существуют такие важные области, где теория равновесия (моделирование спроса и предложения) не обеспечивает адекватного методологического подхода к исследованию процессов и объектов. Экономические институты, дескать, — одна из таких сфер».
Да, безусловно, некоторые (но, конечно, далеко не все) течения институциона-лизма признают факт неравновесности большинства экономических процессов, что требует новых аналитических инструментов. Вместе с тем другие экономисты, в основном приверженцы неоинсти-туционализма, прекрасно совмещают равновесные модели и институциональные ограничения, более того, строят модели институционального равновесия1.
В той же статье О.Ю. Мамедова читаем: «Различие между политэкономией (научной экономической теорией) и ин-ституционализмом в том-то и состоит, что политэконом, уважая индивида, исследует обстоятельства, подчиняющие себе поведение этого индивида, тогда как институционалист застрял на уважении к индивиду, приписывая ему «сверхобстоятельственную» силу.
Институционалисту кажется, что индивидуальный предприниматель может не считаться с циклическим характером движения капитала и не брать кредит, держа денежки про запас (или — не предоставляя свободные денежные средства в кредит). Однако вне индивида существует такая убедительная штука, как эффективность общественной организации производства. Эта эффективность включает кре-дитно-долговые отношения. И тот, кто не вступает в такие отношения, проигрывает. И можно не сомневаться, что если бы институционалист стал предпринимателем, он был бы немедленно накрыт волной кредитно-долговых отношений, не имея возможности даже выкрикнуть: «Не хочу вступать в кредитные отношения!» Потребность в денежных средствах носит для предпринимателя циклический характер: недостаток денежных средств в период, предшествующий реализации товара, сменяется их избытком в послереализационный период. В этом — ключ к объяснению экономического поведения индивида».
1 Более подробно о модели институционального равновесия см.: [1; 2].
Вышеприведенный отрывок несет критику не столько институционализма, сколько методологического индивидуализма. И здесь возникает фундаментальная проблема: может ли индивид изменять институты или они изменяются только эволюционно? Решить эту проблему можно в случае принятия точки зрения, что индивид может целенаправленно менять формальные институты, но такие изменения в конце концов наталкиваются на существующие неформальные нормы и институциональную среду как вектор развития системы. Поэтому, следуя логике О.Ю. Ма-медова, предприниматель, «объективно» нуждающийся в кредите, должен соотносить свои потребности с «институциональным предложением в конкретном месте и в конкретное время». Инженерия формальных институтов (или — экзогенные институциональные изменения) является — при детальном рассмотрении — результатом взаимодействия индивидов, объединенных в группы специальных интересов [3], но эффективность действия таких групп должна рассматриваться с поправкой на инертность эволюционных институциональных изменений неформальных институтов1. Поэтому мы должны признать, что любые экзогенные институциональные изменения являются не такими уж и внешними, а зависящими от пути предшествующего развития (path dependence)2 институциональной среды и организационной структуры экономической системы. Зависимость от пути развития не может означать ничего большего, чем то, что вчерашний выбор является отправным пунктом для сегодняшнего. Трудность коренного изменения пути развития очевидна и
1 См. подробнее исследование технологической и институциональной инерции: [4].
2 См. подробнее в литературе по данной проблеме: [4-9].
убеждает в том, что процесс познания, с помощью которого мы создаем сегодняшние институты, ограничивает будущий выбор. Институциональная структура строится на основе совокупности ограничений с учетом обратных изменений, которые влияют на наш выбор [8, с. 8].
Институционализм также подвергается критике за то, что он слишком либеральный, как в случает неоинституцио-нализма в традиции Р. Коуза, или, наоборот, — критикуют за социалистические и коллективистские теории традиционного старого институционализма. Хотя на основании только одного признака либеральности или нелиберальности теории мы не можем судить о ее качестве и объяснительной силе. Здесь можно провести параллели с неоклассикой. Обычно неоклассическую доктрину отождествляют с либеральной рыночной идеологией по сравнению, например, с традиционным институционализмом, тяготеющим явно к социал-демократическим идеям. Но такой подход, видимо, не совсем верен. Если бы институционалиста-ми называли всех тех, кто выступает за планирование и против рынка, то многие неоклассики оказались бы институцио-налистами [10, р. 320].
Одним из главных упреков в сторону институционалистов является тезис о том, что за сто лет они так и не договорились, что, собственно, является предметом их анализа. Для иллюстрации обычно приводится какое-нибудь определение института, например Дж. Коммонса. «Институт — коллективное действие по контролю, освобождению и расширению индивидуального действия» [11, р. 652]. Определение Дж. Коммонса, безусловно, акцентирует внимание на том, что институты являются продуктом коллективных действий, но — самое главное — они облегчают совершение трансакций, тем самым «освобождая и расширяя индивидуальное действие».
II
Итак, какое определение институтов будет наиболее удовлетворительным? Возможно, поиск эталона состоялся. Ниже приводятся два определения институтов Д. Норта и А. Грифа.
Институты — это правила, механизмы, обеспечивающие их выполнение, и нормы поведения, которые структурируют повторяющиеся взаимодействия между людьми [12, с. 73].
Институты в рамках исторического сравнительного институционального анализа (HCIA) понимаются как не технологически определенное принуждение, которое обусловливает социальное взаимодействие и обеспечивает стимулы для поддержания регулярности поведения [13, р. 80].
Внимательное рассмотрение приведенных определений позволяет выделить основные значимые элементы этого понятия: 1) норма, правило; 2) повторяющееся взаимодействие, на которое оно направлено и которое оно структурирует; 3) механизм принуждения (enforcement), обеспечивающий выполнения правила.
В сообществе экономистов непонимание — частый гость. Одни экономисты сетуют на то, что их идеи были неправильно поняты1, другие мультиплицируют это непонимание. В частности, непонимание возникает, когда исследователи говорят на «разных языках», поэтому мы должны выяснить, что же изучает институциональная экономика и какие методы для этого используются.
Рассматриваемые в данной статье вопросы актуализируют поиск наиболее полного определения предмета институциональной экономики. Среди множества определений мы выделим три.
Например, Коуз неоднократно подчеркивал в своих работах, что Коузианский мир с нулевыми трансакционными издержками совсем не то, о чем он писал в своих знаменитых и широко цитируемых статьях. См., например: [14, 15].
Первое принадлежит Лайонелу Робинсу, хотя он не употребляет термин «институциональная экономика»: экономическая наука изучает определенный тип социального поведения, обусловленный институтами индивидуалистической рыночной экономики [16, с. 19].
Второе (хоть и в неявной форме) принадлежит Уолтону Гамильтону: неоклассики пренебрегают влиянием, которое оказывает система институтов... там, где они ошибаются, институционалисты ведут успешные исследования... неоклассики должны разглядеть в многообразии институциональных ситуаций, нарушаемых индивидуумами, основной источник различия в их поведении [17, р. 318].
Последнее определение является более современным и принадлежит Р. Коу-зу. Экономисты имеют следующий предмет исследований: мы изучаем, как работает экономическая система, система, в которой мы получаем и тратим наши доходы. Благосостояние человеческого общества зависит от изобилия товаров и услуг, а это, в свою очередь, зависит от продуктивности экономической системы. Адам Смит объяснил, что продуктивность экономической системы зависит от специализации (он назвал это разделением труда), но специализация возможна только в том случае, если существует обмен, — и чем ниже издержки обмена (трансакционные издержки, если желаете), тем больше будет специализация, и тем выше продуктивность системы. Но издержки обмена зависят от институтов, которые существуют в стране: от ее системы права, политической системы, социальной системы, системы образования, культуры и так далее. Фактически, это те институты, которые управляют экономической системой, и именно они представляют интерес для экономистов, изучающих «новую институциональную экономику» [18, р. 72].
Коуз указывает, что на развитие новой институциональной экономики повлияли не только работы известных экономистов (таких, как О. Уильямсон, X. Демсец, С. Чен), но и ученых, работающих в других областях знания: в праве, антропологии, политологии, социоби-ологии и других дисциплинах [18, р. 72].
Развитие неоклассической парадигмы демонстрирует отказ от всяческих нормативных или институциональных ограничений в основных моделях. Поэтому по сравнению с ортодоксальной неоклассикой Марксистская политическая экономия, Австрийская и Неоавстрийская школы, Фрайбургская школа гораздо ближе к институционализму. Но это не говорит о том, что в рамках указанных школ есть очень много общих теорий или подходов к анализу хозяйственной действительности. Например, в рамках марксистской политической экономии и Неоавстрийской школы большое внимание уделяется проблеме частной собственности, но только их подходы к анализу ее места и роли в экономических процессах диаметрально противоположны.
Теперь необходимо кратко остановится на основных методах, используемых в институциональной экономике1.
Наиболее используемыми в институциональной экономике являются методы: сравнительного (компаративистского) анализа, исторический, аналитических моделей микроэкономики.
Авнер Гриф, рассматривая исторический и сравнительный институциональный анализ (historical and comparative institutional analysis (HCIA), акцентирует внимание на его связи со смежными теоретическими направлениями в экономической науке. Исторический и сравнительный институциональный анализ (HCIA) является историческим, будучи попыткой исследовать роль истории в формировании, сохранении и изменении институтов; он является сравнительным, так как стремится к пониманию через сравнительное изучение пространственно-временных взаимодействий; и он является аналитическим, поскольку в эмпирическом анализе явно полагается на специфические микромодели. Сущность исторического и сравнительного институционального анализа (HCIA), таким образом, заключается в изучении факторов, детерминирующих (определяющих) релевантные правила игры, сил, которые делают эти правила самовыполняющимися, и самообеспечивающегося принуждения к поведению, которое появляется в границах этих правил. Например, устанавливаемые государством правила, ценности или социальные нормы, которые фактически ограничивают поведение, рассматриваются скорее как результат, а не как экзогенный фактор [13, р. 80].
Метод старого институционализма (OIE) отличается от методов экономики мэйнстрима меньшей зависимостью от эконометрической проверки дедуктивно выведенных гипотетических обобщений. Взамен OIE полагается больше на сравнительный метод, развитый в антропологии для сбора информации, и исследование обобщений относительно экономической активности социальных групп [19, р. 236].
Отдельные представители институционализма (его либерального крыла) также используют методы, присущие Австрийской школе, например, каузальный и генетический (в противоположность функциональному — Вальрас и неоклассика). Этот метод предполагает абстракцию и гипотетическую реконструкцию. Это значит, что мы должны мысленно проследить, шаг за шагом, каким образом индивидуальные взаимодействия приводят к возникновению рассматриваемого феномена [20].
Среди формальных математических методов в институциональной экономике наиболее широко используются методы теории игр.
В среде экономистов можно встретить непонимание в вопросе о том, кого можно отнести к исследователям, работающим в области институциональной экономики. Например, относятся ли к ним некоторые ученые, занимающиеся экономикой организации отрасли (Industrial Economics). В чем природа такого непонимания? По нашему мнению, здесь существует несколько причин:
1) терминологическая путаница;
2) диффузия областей интересов отраслей экономического знания;
3) неопределенность предмета институциональной экономики;
4) междисциплинарность институционального подхода;
Многих экономистов с одинаковым успехом можно отнести и к неоклассикам, и к институционалистам. Например, одного из основателей теории общественного выбора К. Эрроу в учебной и научной литературе часто причисляют к институционалистами, хотя с таким же успехом его можно назвать видным представителем неоклассического направления (модель общего равновесия Эрроу—Дебре).
Нет четких границ и внутри самой институциональной теории. Если взять любое направление институционализма, например теорию прав собственности, то многие работы можно отнести одновременно и к неоинституционализму, и к экономике и праву (Law and Economics), и к эволюционной экономике. Поэтому можно сделать вывод о том, что все классификации имеют скорее учебный характер и мало помогают в понимании сущности институционального подхода в экономике.
III
Институциональная экономика гораздо меньше ориентирована на построение моделей, имеющих предсказательную силу1. В противоположность этому
1 Хотя, как заметил Дж. Ходжсон, не все институционалисты согласятся с этим утверждением. См.: [10, р. 318].
она ориентирована на объяснение динамических качественных изменений в хозяйственном устройстве. Один из примеров такого подхода можно найти у представителей направления, изучающего зависимость от предшествующего развития (path dependence). Применение этого подхода позволяет пойти дальше обычного анализа статики проблем возрастающей отдачи с помощью исследования динамического процесса «отбора» равновесия из множества кандидатов, посредством взаимодействия экономических сил и случайных «исторических событий». Это показывает, как динамически возрастающая отдача может обусловливать то, что экономика постепенно замыкает сама себя в результате выбора не обязательно превосходящей альтернативы, трудно изменяемой и не всегда предсказуемой заранее. При возрастающей отдаче конкуренция между экономическими целями—в этом случае технологиями — принимает эволюционный характер, с «эффектом основателя» — механизмом, сродни такому же в генетике. «История» становится важной в той степени, в которой технологическое развитие экономики зависит от незначительных событий и не зависит от решения, моделируемого наблюдателем. Поэтому может стать невозможным предсказание разделения рынка с любой степенью уверенности. Это убеждает в том, что могут быть теоретические пределы, также как и практические, для предсказуемости экономического будущего [5, р. 128]. Очевидно, существует определенная схожесть механизмов институциональных и технологических изменений. И хотя необходимо проводить различия между технологически обусловленными правилами и собственно социальными институтами, исследование механизмов технологических и институциональных изменений позволяет сконцентрировать внимание на общих моментах качественной динамики. Особую роль здесь играет учет факторов зависимости от предшествующего развития (path dependence). В литературе есть несколько подходов к проблеме зависимости от предшествующего пути развития, но все они так или иначе связаны с неэргодичностью стохастических процессов в экономике, возрастающей отдачей (или экономией от масштаба) тех или иных